Херсонцы. Концлагерь Равенсбрюк

Привезли нас в Германию. Сначала послали на работу. Мы дней пять поработали, работа тяжелая была, кушать плохо давали, и нас человек шесть отказались работать. Нам сказали: «Ну, не хотите работать — не работайте». Не били, ничего. А потом пришёл полицейский, на нём чёрная военная форма. Он посадил нас в автомобили — такие длинные, чёрные, — и повезли нас. Куда повезли — мы не знали. Оказывается, нас повезли в полицай-президиум. В этом полицейском участке нам допрос делали, кричали на нас, стучали ногами. Там с нами по-русски говорили, русский переводчик был. А немцы сидели рядом и тоже кричали. А потом нас забрали и повезли в концлагерь Равенсбрюк — это женский концлагерь. Там мы месяц были на карантине. Штат весь был и поляки, и немцы. Надзиратели были немцы самые настоящие, а заключенные были и поляки, и французы, и чехи, и всякой национальности.

Кормили нас баландой какой-то, там каждый выживал как мог. Нам соли не хватало, пища несолёная была. И к нам подходили девчонки — такие же заключенные, как и мы, только они раньше попали в концлагерь, — и говорили: «Хотите, мы вам соли дадим?» И давали соль какую-то оранжевую. Оказывается, это какая-то химическая соль была. Там был участок, где аккумуляторы заряжали, и они эту соль, которой заряжали, меняли на хлеб. А мы не знали, наелись, и опухшие такие глаза у нас были, отравленные мы были. В общем, до кондиции нас довели, но мы не поумирали, а остались живы.

Черноусова Л.Н.

 * * *

Везли нас долго и привезли в концлагерь Равенсбрюк. Выгрузили — и по баракам. Там было ужасно. Если кто провинится — выгоняли на двор голыми. Нас постригли, одели в синие платья с белыми полосками наперекрест (это чтобы мы не убежали) и колодки. И вот мы в бараках находились, а работать нас выгоняли на озеро. Там было озеро, и мы его должны были засыпать, таскать тачки, возить камни и землю.

Ночью холодно, барак длинный. У нас была одна плита, и хлеба давали кусочек. И мы хлеб по кусочку резали, в кружечку воды наливали и ставили на плиту, но она не могла греть, она ж не горячая, ну хотя бы тёпленькая. Вот это мы кушали. И ночью мужчины выходили и воровали — немцы выбрасывали корки. Они это собирали и нам давали, а мы папиросы собирали (немцы ж курили), и нашим давали эти папиросы. В концлагере поддерживали друг друга как могли. Если заболеешь, у нас же нету никаких лекарств. Болеть мы боялись… Это был 1943 год.

Потом уже — Боже, самолёты наши летали прямо над нашими бараками, мы богу молились: «Господи, да разбомби нас уже!» Мы все не могли уже ходить, мы такие были страшные. Немцы понапивались пьяные (назывались «обзерки») и всех построили, такая длинная очередь, говорят – в баню. А там были две девушки военнопленных, и я была сильно худенькая, маленькая такая, и они мне говорят: «Не надо, идём туда дальше». Эти немцы, обзерки, на машинах ездили уже пьяные, уже они на нас так не обращали внимания. Оказывается, это был крематорий, а мы ж не знали. Мы потом уже узнали, когда люди заходили туда. Смотрим — дым идёт, а откуда ж они выходят? Не выходят.

Эти обзерки — они ужасные были. Нас выгоняли раздетыми на двор, в дождь. А если кто провинится, так они всех избивали. Была одна девушка, Шура, они так над ней издевались! Что она сделала, нам не сказали. Они её завели в такую комнату, нам показывали, заходишь — стоит столик, висят плётки, ложат её, привязывают за руки и бьют, а потом водой поливают. Нас заводили и показывали. Но больше они ничего не показывали нам, мы не знали, что такое этот крематорий. Только когда я поехала туда на 60-летие, мы зашли туда, у меня есть фотография, где я стою возле крематория. А тогда мы не знали, что это там было…

А потом алярм был. «Алярм» — это тревога так называлась, и все мы разбегались по баракам, прятались. Уже ни немцев не было, ни обзерки не было, никого. Кто где остался — всех они сожгли, а которые остались — прятались в бараках. Мы утром встали и подошли к воротам, двор же большой, громадный этот Равенсбрюк. Смотрим — стоят два немца с автоматами, и они нам: “Бэк, бэк!” — мол, уходите подальше, будем взрывать. Мы ушли в самый конец лагеря, залезли наверх и сидим в бараке, некуда ж идти. Ждём, когда взорвут нас. Когда до утра никто нас не взорвал, мы идём опять туда, смотрим — лежат автоматы, а немцев нету. А мы смотрим через ворота. К воротам нельзя было подойти, потому что всё было заминировано электрикой. Смотрим — идут, а мы не разберём — это немцы или русские. А они говорят: «Сейчас вас освободят!» Едут на танках и кричат: «Ура! Ура!» Что это было… Мы целовали ноги им. Ноги им целовали, этим солдатам…

Губарева Л.А.

Источник: Альманах «Живая история» в рамках проекта «Диалог поколений»