Скиба Валентина Васильевна  1925 г.р., родилась в Синельниково, Днепропетровская обл. В Херсоне с 1971 г.

Скиба Валентина Васильевна
1925 г.р., родилась в Синельниково, Днепропетровская обл. В Херсоне с 1971 г.

Точной даты не помню, когда пришли немцы. Было тепло, наверное, сентябрь 1942 года. Вскоре, когда немцы начали продвигаться, захватили Днепропетровск, а потом Синельниково, это ниже Днепропетровска. И когда вошли, то набирали себе рабочую силу, молодых ловили. А мне тогда и шестнадцати лет не было, и за мной тоже погоня была. Поймали, посадили в вагон и отправили в Германию.

Проехала я Польшу, дорога большая, длинная. Попала там на разборку — кому какие надо, какие понравятся немцам, все ж молодые, дети ещё. Ну и забрали меня на паровозо-вагоно-ремонтный завод в Мюнхен. Там мне долго пришлось жить, около трёх лет, и оттуда я начала возврат домой.

Мы работали с восьми утра. Немцы руководили. На работу гнали нас этапом. Боже, тысячи нас, тысячи, ну и я в том числе. По бокам собаки, немцы вооруженные, а мы вроде как пленные. Загоняют таким образом на работу и с работы. С этой работы я попала в больницу, у меня был аппендицит, и меня там немцы оперировали. Целый месяц был как отпуск, а потом в цех. А цех горячий был, кузнечный, а какой я кузнец, в 16 лет?.. В кузне что мы, девчонки, могли делать? Убирали, подметали, подавали чугунки всякие под молот — рабочая сила.

Немцы особо нас не били, если только, конечно, не послушаешься. Некоторых вызывали, всякое было, но я до этого не доходила. Немцы и хорошие были, гражданские. Нас две девочки было в том цеху, где я работала -Валя большая и Валя маленькая. И начальник цеха (немец, естественно) всегда говорил: «Валя! Валя! Вас привезли, вы ж должны домой вернуться, вы с мальчиками не дружите, не надо!» Следил за нами, как отец, хороший человек был, верующий. Он говорил, что у него сын на фронте, что он хочет, чтобы сын вернулся живой, и молился Богу. Он верил Богу, и мы чувствовали, что он нас поддерживал. Он свой хлеб сам не съест, принесёт и хоть кусочек даст. Другие же были настоящие фашисты, ненавидели, ненавидели, ненавидели нас… А куда ж нас денешь, мы же там рабочая сила были. Только немцы тоже не все плохие были, нет-нет! Были такие, которые ненавидели своих же немцев, дразнили-передразнивали, показывали «Капут вам, капут!» своим же немцам. Но если такое услышит действительно фашист, то там уже будут неприятности. Фашист уже не человек, он как зверь, он русского человека ненавидит, а другой немец — нет.

Люди там были из разных стран. Женщин мало было, больше мужчин. Бараки для мужчин отдельно были, конечно, лагерь был огромный. В лагере было больше тысячи человек, но бомбежки не давали покоя, американцы бомбили без конца. И потом, когда разбомбили этот первый лагерь наш, нас опять распределяли. Я опять попала на завод, тоже в Мюнхене. Условия страшные, открытый барак даже зимой, холодно, ни кушать, ни пить, ни одеваться не давали — мы голые и босые. Брюки дали какие-то тонкие и жакет — и всё, на голое тело одевали. И одежда только рабочая. Гонят купаться, как стадо — иди купайся, а одевайся в то же.

ostarb2Кормили нас так, чтобы мы не подохли. Траву давали какую-то зелёную, 50 граммов хлеба в день, режут по крошечке. А траву эту варили, шпинат это был. Я даже не знала, что такое шпинат. Оказывается, немцы нас поддерживали этим, это трава полезная была. Наливали — хоть ешь хоть пей, как угодно, но шпинат — другого ничегошеньки.

Нас держали временно, хотели уничтожить всех, с нами не возились. Кто поднимал голос, что-то хотел и просил, того забирали и уже не возвращали, уничтожали. А если молчишь, то ещё дышишь.

Была бомбёжка бесконечная, жить в таких условиях тяжело было, жить не хотелось, хотелось умереть. Как-то раз упала бомба на барак, а я не спряталась, залезла под крышу, которую провалило. Сама бомба не разорвалась, её только всю засыпало глиной. Бомбу потом вытянули, и меня вытащили. А начальник лагеря — это была змея, а не человек, страшная, он ненавидела нас всех, — так за то, что я не погибла, а осталась жива, она меня ещё и стала бить. У неё была собака-овчарка большущая, она кинулась и меня за ногу ухватила, прямо выхватила кусок тела. Начальница видит, что уже кровь идёт, и закричала: «Всё, уберите!» Меня схватили, потащили, забинтовали. Собаку свою она так научила: она чуть голос повысит — и собака сразу бросается.

Но я жива осталась, и позже опять начали решать, куда ж нас девать всех. У людей были болезни, дизентерия, но лучше переноси и молчи, иначе забирают — и в печку, мы это уже знали. Конечно, пришлось терпеть, кто хотел ещё пожить.

Скиба В.В.

* * *

Губарева Любовь Аврамовна 1927 г.р., Херсон

Губарева Любовь Аврамовна 1927 г.р., Херсон

Привезли нас, говорят, что привезли в Берлин. Выгрузили, собак полно, немцев полно, гестаповцев. Долго нас гнали. Пригнали нас в лагерь, начали нас распределять по баракам. Я попала в 12-й барак. Я попала на работу — строить железные дороги. Возили тачки с щебёнкой, рельсы тягали.

Кормили нас — это брюква, кусочек хлеба. Голодали. Утром кормили, а потом аж вечером приходили и давали нам брюкву. А мы кушали, потому что нечего было есть. Голодные были, всё мы кушали.

В один вечер погнали нас на работу. Там был тупик, куда загоняли пассажирские вагоны, и мы по очереди старались туда по одному зайти, чтоб там собрать кусочки. Немцы же ездили и оставляли в вагонах кусочек хлеба или яичка. Мы в этих мусорниках остатки собирали, выносили и между собой делились. И я туда ушла. А нас же охранял немец, и он посчитал, а меня нет. Девочки не говорят, что я в вагон залезла. Я слезаю, а он меня как схватил за волосы, да как бросит меня об пол, об рельсы, у меня до сих пор шишка. Разбил мне голову, нос, руку, кровь течёт, а он кричит: «Кляйне, партизан, швайне, райне!» — вот это на меня кричал. Девочки меня забинтовали. Поработали мы уже, а он всё кричал на меня страшно. Пришли мы в лагерь, ночью слышим вой собак. В бараке открывается дверь, заходят двое полицаев с собакой, и сразу меня так за шиворот: «Швайне, райне, апштейн!». Забрали меня и вывели из лагеря, а там уже стояла машина крытая, меня туда затолкали. Там уже мальчик был, тоже такой же молоденький, как я.

Привезли нас ночью — кажется, в полицию. Спустили нас вдвоём с мальчиком в подвал, и мы сидели в подвале. Утром нас оттуда вывели, погрузили в машину и привезли в гестапо. Его в одну сторону повели, а меня в другую. Захожу, длинный коридор, столы стоят длинные и стулья, скамейки. Сидит какой-то пожилой мужчина, а с той стороны сидит немец, белая рубашка на нём, на рукаве плётка. Он начал меня спрашивать, кто у меня родители, откуда я, как я попала в лагерь. Мне попался этот старичок, видно, хороший, он всё переводил, но когда я сказала: «Ну чем же я виновата?», так меня тогда этот немец ударил плёткой и разбил мне нос. Потом меня спустили вниз и повели по длинному коридору, по одну сторону девочки были в камерах, а по другую — ребята. Там было всегда слышно такой крик, что ужас: они выводят на допрос и там так избивают. Люди так кричали там. Посидели там мы дня три, потом нас вывели и опять в машину ночью. Привезли на вокзал, загнали в вагоны. Везли очень долго нас, куда везли — не знаю. Привезли, как раз дождь сильный был. Когда начали выходить из вагонов, я увидела, что нас было очень много, ребят и девочек. И столько собак было! Построили нас и начали гнать. Мы шли долго, пришли… Открываются ворота, музыка играет, и нас туда заводят. Завели нас туда — и в бараки. В бараках кровати — Боже, это были страшные тряпки. Утром нас выводили, мужчин и женщин, девочек и ребят на военный завод. Ведут нас на военный завод. У ребят такие ящики, и если кто падает, то в этот ящик подбирают, а мужчины их несут.

Заключенные концлагеря на строительстве химического завода немецкого концерна I.G. Farbenindustrie AG

Заключенные концлагеря на строительстве химического завода немецкого концерна I.G. Farbenindustrie AG

Как только мы заходим на завод, там уже висит мужчина или женщина. Нам говорят — вот, плохо будете делать, будете висеть так, как эти.

Там мы поработали, наверное, неделю. Бомбили сильно, завод разбомбили страшно. Утром опять нас из барака погнали на вокзал, опять загнали в вагоны, и мы так долго ехали, голодные. Немцы нас во двор выпускали. Выпустят, а там такие канавки были, и в них зелень росла, и мы эту зелень кушали, потому что ничего не давали…

Мы никого из немецкого населения не видели. Нас ведут, когда они ещё спят, рано нас подымают, ведут с собаками. Рано и заводят. Так что мы не видели их, и они нас не видели. Только когда работали на железной дороге, мы видели их. Они смотрели на нас, но говорить не было возможности, потому что немец ходил и смотрел, считал, чтобы не убежали, и всё кричит: «Швайне, райне, партызаны!». А немцы, конечно, смотрели на нас, но мы с ними не могли общаться, они боялись, а, может, и не хотели с нами общаться, это ж такое дело.

Губарева Л.А.

Источник: Альманах «Живая история» в рамках проекта «Диалог поколений»

Оставить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *