Конечно, в плане образованности мне до этой парочки было далеко. Но находить слабые звенья в свободной полемике я умел тоже. Поэтому небрежно поинтересовался: почему стоимость подлинника в изобразительном искусстве в сотни раз превышает цену подделки? Странно как-то: эксперты с помощью спектрального анализа и других научных изысканий с огромным трудом (и не всегда верно!) определяют подлинность произведения. По сути, подлинник и подделка — абсолютно одинаковые картины, но тогда почему одна стоит целое состояние, о чем даже не мечтал художник при жизни, а другая – пшик, дешевая поделка?! Честно признаем, что мастерство художников, как в первом, так и во втором случае, абсолютно одинаково. Труда для изготовления картины у фальсификатора тоже пошло не меньше, даже, скорее, больше, так как он был наверняка скован заданными настоящим творцом параметрами, да еще и требовалось решить проблему древности холста, на чем чаще всего спотыкаются имитаторы. Значит, все эти навороты – тра-ля-ля… Так себе, красивые слова.   За которыми ровным счетом ничего не стоит. Просто люди сговорились считать кого-то классиком, его творчество – бесценным, и пошло – поехало. Концов уже не найти. А если хотите, можно объяснить по-другому. Разница между двумя работами, настоящей и поддельной, заключается в том, что в первом случае – картина выполнена согласно творческому замыслу маэстро, во втором – всего лишь копия. Пусть и совершенная. И вывод: разница в стоимости – это плата за идею! Другими словами, цена произведения искусства – это условность, условность и еще раз условность. Вот почему мне неинтересны эти игры, пусть простят хозяева мою бестолковость. Эта голова мне говорит лишь о том, что на деньги, вырученные от ее продажи, можно прожить несколько лет. Простите…

Пасечный Сергей Петрович

Пасечный Сергей Петрович

Боже, что тут началось! Сережин отец пришел в необычайное волнение. Он, аки лев, защищал высокое искусство, но я стоял на своем. Тогда он принес еще пару работ. Как сейчас помню: маленькая картинка, чуть больше ладони, на ней зеленый лужок, на котором пасутся небольшие коровки, да на заднем плане крестьянское строение, мыза, что ли. Голландская живопись, 16 век, стиль точечного рисунка маслом. Назвал и художника, но имя опять мне ничего не сказало. А еще через час в ход пошла тяжелая артиллерия: отец велел Сереже принести какие-то «инкабулы».

Таких книг, которые принес мой товарищ, я никогда не видел. Две или три из них были в старинных кожаных переплетах, громоздкие тяжелые фолианты. Он отрыл застежку, и я увидел пергаментные желтые листы, исписанные ломким готическим почерком вручную. Я подумал, откуда у них такое богатство, но промолчал. Сейчас, когда я пишу эти строки, снова спрашиваю себя: зачем мне все это показали?  Какой смысл был открывать семейные сокровища постороннему человеку? Впрочем, сегодня, когда я лет на 15 – 20 старше Сережиного отца в 1972 году, и вспоминаю себя пятидесятилетнего — пацана молодого (!), начинаю понимать, что у меня тоже бы вызвал возмущение какой-то гонористый наглец, который, походя, развенчал всю систему ценностей, выработанную художником за десятки лет  соприкосновения с миром прекрасного.

Слушая наш спор, Сережа был счастлив. Его глаза горели. Гость оказался на уровне: сумел «завести» отца. Вот какие нынче у него друзья…

На шум разговора несколько раз выходила из спальни, кутаясь в халат, сонная Наталья Федоровна. Она щурила глаза на яркий свет, приносила нам кофе. В комнате стоял страшный дым, все курили. В общем, та еще ночь.

Между тем, семейные ценности Сереже в жизни не помогли. После института он много лет перебивался с хлеба на квас. Занимался литературной поденщиной. Работал в областном Доме народного творчества. Писал сценарии для сельских праздников. Он блестяще рифмовал и делал это играючи. И пил, пил, пил…

С женой ему повезло. Ей с ним – меньше. Наталья, тезка его мамы, имела высшее техническое образование, работала инженером в быткомбинате. Стройная, умная, красивая. Чуть склонная к полноте, по своей природе – добрячка. Прекрасно пела и аккомпанировала себе на гитаре. Влюбилась в Сережку «на слух, головой». До поры до времени прощала ему загулы. У них родился сын. Читатель легко догадается, как они его назвали – Борисом. Смышленый, красивый мальчик. Голубые глаза, роскошные вьющиеся волосы. Но над Пасечными продолжал витать рок. Во втором или третьем классе в течение, буквально, трех дней Боря совершенно облысел. Так и вырос – абсолютно лысым. В чем там было дело, узнать не удалось. Медицина оказалась бессильной.

В годы перестройки Наташа Пасечная закрутила пыль столбом: с двумя подругами основала фирму по реализации горюче-смазочных материалов. Гоняли эшелоны с нефтью из России. Долго просуществовать на этом рынке им не удалось, через несколько лет их вытеснили. Но за это время дамы успели встать на ноги: Наталья приобрела квартиру и автомобиль. Единственные годы в жизни Сергея, когда он ни в чем не нуждался. Наташа даже «командировала» его на пару недель отдохнуть за границей.

Его сорокалетие Наталья отметила широко: сняла кафе «Аскания-Нова» на проспекте Ушакова, пригласила новых приятелей. Моих знакомых среди них почти не было, в основном, «новые русские». Какие-то потертые дамы в роскошных платьях с перьями, холеные господа с тусклыми улыбками. Гостей встречала хозяйка, ей же вручали подарки. Я обратил внимание, какие имениннику дарят прекрасные альбомы живописи, кожаные портфели, дорогие авторучки в эбонитовых футлярах. С деньгами у меня, на тот момент, завуча городской средней школы, было туго, и я робко передал ей конверт с тысячной  купонной купюрой (я получал тогда где-то 5 тысяч в месяц). При этом что-то промямлил: мол, зарплату дают не вовремя… Наташа, умница, крепко взяла меня за руку и душевно сказала:

— От тебя, Виталик, нам дорогих подарков не надо. Я никогда не забуду, как ты подарил Сереже печатную машинку, когда у тебя была такая возможность. Он до сих пор печатает на ней свои стихи. Спасибо тебе, проходи в зал, ты настоящий друг!

Это был чудесный день рождения, кажется, первый и последний, который отмечался Пасечными с такой помпой.

Потом Наталья застала мужа в пикантной ситуации, и они расстались. Не захотела прощать его. Мне рассказала, как тяжко даются ей деньги, как жмут со всех сторон ее фирму, и что от нервных срывов у нее постоянно наливаются водой ноги.

– И если к тому же меня продают дома, мой тыл не благодарен и не надежен — резюмировала она, — зачем мне такая семья?!

При разводе Наташа повела себя благородно: не мстила мужу и сделала ему однокомнатную квартиру. Дальше он жил уже один. С 1995 года, после кратковременной работы в пресс-центре горсовета, куда я его устроил, пользуясь тем, что какое-то время был на полставки советником председателя, он уже официально нигде не трудился. При встречах говорил, что увлекся японской поэзией, продолжает писать стихи. Заканчивал неизменной фразой: – Дай трояк на бутылку пива… Если занимал деньги в долг, потом обязательно возвращал.

Татьяна Кузьмич, согревшая его последние годы, говорила, что он серьезно повлиял на формирование ее взглядов и отношения к жизни.

– Сергей открыл мне новый мир, перевернул взгляды на все, до него я как будто ходила в темных очках… – рассказывала она. Особо запомнилась ей такая деталь. Оказывается, Сергей часто говорил, что его мозг – это клубок копошащихся змей, которые своей непрерывной возней не дают ему покоя и иногда приводят в шоковое состояние. Он плохо спал, его рука постоянно тянулась к перу. Стихи он писал на клочках бумаги. Иногда с трудом разбирал свой же почерк, переписывал набело и удивлялся, что это он сам написал. Подходил к Татьяне, читал ей, и в его глазах стоял вопрос: «Неужели это сочинил я?!». Говоря о нем, Таня привела мысли Марины Цветаевой о настоящей интеллигенции, которая ведет «жизнь духа, а не жизнь брюха». Так-то оно так, подумал я, но к этому духу надо непременно прибавить легкий запах дешевого алкоголя, сопровождавший Сережу до самого конца…

— С его уходом я потеряла праздник, который много лет был со мной… — завершила словами Хемингуэя она.

В его жизни принимал участие Николай Островский, в свое время работавший помощником губернаторов: Вербицкого, Кравченко, Юрченко. Помогал, когда мог, материально, поддерживал морально, пытался если не полностью прекратить его пьянки, то хоть как-то их ограничить.

Сережа был легким человеком, и все, кому он не составлял в творческом плане конкуренции (т.е. не местные стихослагатели), любили его. Правда, жена одного моего приятеля, тоже давно знавшая Сережу, говорила, что испытывает к нему сугубо отрицательные чувства, более того, ненавидит его.

— Безвольная шваль, — сказала она. –Похоронить такой талант, за это убить его мало!

— Ты говоришь так, как будто тебе он что-то должен, — не сдержался я.

— Да, должен, — безапелляционно ответила она. – Только не мне, а всем нам, кому не досталось его гения. Прожил, как хотел, исключительно для себя. Мудак.

Как ему жилось последние годы, – известно только ему. Носил старые вещи, но был аккуратен, смотрел за собой. Только у него появлялась копейка – тут же находились те, кто помогали ее спустить. Родители вели войну с его пьянством, но ничего не могли поделать: он попал в серьезную зависимость от алкоголя.

Сережа часто встречался с сыном, пытался влиять на него интеллектуально, привить Боре любовь к настоящей литературе, изобразительному искусству. Сильно переживал его облысение. Мне кажется, между ними была большая близость. Наталья никогда этому не препятствовала, считая, что отец, встречавшийся с мальчиком в абсолютно трезвом состоянии, хорошо на него действует. Так, по крайней мере, говорила она мне сама.

У нее недаром наливались ноги. Рискованный бизнес быстро разрушил ее здоровье. Фирма прогорела, подруги с головой ушли в другие дела. Цветущая женщина сгорела за несколько лет.

Сергей был известен городским интеллектуалам. Он постоянно посещал дискуссионный клуб просмотра альтернативного кино, блестяще выступал, пользовался неизменным успехом. Но только не любовью. Местные поэты, к которым королева  по ночам не прилетала, по вполне понятным причинам, его на дух не переносили. Не стану здесь распространяться на тему зависти в среде творческих людей, надеюсь, читателю и так это хорошо понятно. Пойдем дальше.

Накануне выборов 2004 года мы встретились на Суворовской. Купив тут же бутылку пива, он первым делом спросил, за кого я собираюсь голосовать. В мягкой форме пришлось ответить, что такой вопрос, после стольких лет знакомства, явное неуважение. Сережа немного смутился и сказал, что просто его интересует, как в этой ситуации будут голосовать евреи, и он подумал, что я, играя определенную роль в общине (к тому времени я уже давно работал директором еврейской школы), мог бы ему прояснить этот вопрос. Меня удивила его избирательность: разве он не понимает, что евреи, как и все прочие, очень разные люди, и будут, естественно, голосовать, точно так же, как украинцы, русские и даже узбеки, если такие здесь водятся. Правда, замялся я, некоторое отличие все же есть…

— Какое? – заметно оживился Сережа.

— Ни при каких условиях мы не будем голосовать за фашистов…

Завершая свои зарисовки о Сереже Пасечном, скажу, что, на мой взгляд, для оценки этой личности мало приемлемы диаметральные подходы типа:  что ему удалось сделать хорошее за свой краткий пролет от одной тьмы – к другой (так он определял слово «жизнь»), и чего никогда он не делал плохого. Если начинать с последнего, а это мне легче, то он не обидел ни одного человека, кроме себя и своих близких. Он не участвовал в разворовывании страны, не стремился попасть в паразитарный класс олигархов, не рвался в наши ненасытные политики, имел то, что сейчас встречается крайне редко: чувство стыда. Он был честным человеком – пусть читатель сам скажет: много это или мало. Сергей рассказывал, как его вербовали в осведомители. Доносчиком он не стал, что потом причиняло ему немало сложностей. Но после каждого такого вербовочного подхода, он, к сожалению, искал утешение в вине.

Как и любого нормального человека, его многое в стране возмущало. Под занавес я даже замечал у него некоторые антисемитские нотки. Мне было жаль его и не до обид. На моих глазах пропадал хороший человек.

Остановлюсь на его стихах. Так получалось, что он не проталкивал их в печать. Рисуясь, болтал, что для выхода в свет есть у них целая вечность — особенно, после его смерти. У Сережиного творчества имелось немало латентных поклонников. Только не среди местных сочинителей, которые отказывались читать после него свои стихи. Как-то в одной компании я обратил внимание на немолодого господина богемной внешности, который читал Сережины стихи наизусть. А после, поднимая тост за поэта, неожиданно сказал, что когда он читает Пасечного, то въявь представляет себе, как в эти высокие мгновения пропеллером крутятся от зависти в гробах великие классики отечественной поэзии (назвав, разумеется, парочку известных читателю имен). Одного херсонского стихотворца при этих словах, буквально, перекосило. У бедного Сережи с лица не сходила полупьяная улыбка, а мне почему-то стало его ужасно жалко.

Впрочем, не думаю, что Сергея надо жалеть. Он жил, как хотел. Был свободен, не скован регламентом трудового дня, настоящий кот-интеллектуал, который ходил сам по себе. За это расплачивался одиночеством, нищетой, неприкаянностью. Кстати, коль речь зашла о стихах, могу предположить, что хоть читателю сегодня не известно его творчество, это вовсе не значит, что не придет час, когда некоторые королевы станут навещать школьные хрестоматии. Так в жизни тоже бывает.

А беды семьи Пасечных продолжались. Через полтора года после смерти Сережи бесследно исчез его сын Борис. Как его ни искали – безрезультатно. В городе его друзьями были развешены сотни фотографий юноши в кепке, скрывающей отсутствие волосяного покрова. Поздно. Надо понимать, сегодня он там, где его папа и мама. Семья в сборе. А мне это дико: как черный ворон небытия за что-то наказывает близких людей…

Если в своей жизни я и сделал два – три собственных открытия, то одно из них мне помог совершить Сергей Пасечный. Знаете расхожую фразу: «талант не пропьешь», которой тешат себя интеллектуалы, не чуждые этого порока? — Ерунда. На Сережином примере я убедился, что пропить можно все, даже то, что авансом отпущено Богом.

Виталий Бронштейн

Окончание следует…

Один комментарий : “К нему прилетала королева… (продолжение)”

  1. Да!Трагический путь! В жизни херсонцев юный Борис тоже оставил след! Поразительное восприятие им окружающего мира и как августовская звёздочка пронесся в небосводе и канул в другой мир. Так и остался в памяти безволосым юношей и с необыкновенными глазами и таинственной улыбкой !

Добавить комментарий для olga Отменить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *